Дело победившей обезьяны - Страница 30

Нынешний Орбат был мало похож на тот, старый: неширокая улочка, застроенная трехэтажными домами, блистала витринами дорогих лавок, принадлежащих влиятельным и богатым, известным на всю Ордусь, а то и на весь мир торговым домам, и слегка напоминала широко известную ханбалыкскую улицу Ванфуцзин – такая же древняя и ухоженно-барственная, сияющая великолепием…

Баг глянул вниз, на широкие, занесенные снегом черепичные крыши храмового комплекса Тысячеликой Гуаньинь – с загнутыми краями и непременной вереницей львят, оскалившихся на злых духов, коим пришло бы в головы сумасбродство проникнуть внутрь. Вот центральный “Зал колеса исполнения желаний”, а вон залы и павильоны поменьше; чуть к югу – храмовая библиотека, где хранятся Драгоценные рукописные свитки с текстами Двадцать пятой главы “Лотосовой сутры” – “Всеобщие Врата бодхисаттвы Гуаньинь”, а также “Сутра о заклинании и раскаянии Гуаньинь для избавления от зла”, “Сутра Гуаньинь о спасении от страданий” и другие сокровища; вон поодаль помещения, где живут монахи… Все это казалось отсюда каким-то игрушечным. Маленькие фигурки прихожан двигались по расчищенному бамбуковыми метлами послушников пространству двора – от главных врат к центральному залу, по короткому, но широкому мостику, проложенному над одетым в камень овальным водоемом; сейчас он был покрыт коркой льда, а однажды летом Баг наблюдал в воде лениво шевелящих плавниками солидных размером золотых рыбок да здоровую водяную черепаху, все время пытающуюся найти выход на сушу, но повсеместно натыкающуюся на сплошную отвесную каменную стену. Баг созерцал эту черепаху с четверть часа, а может, и поболе, и все это время, глядя на тщетные попытки животного выбраться из воды, размышлял над тем, какой смысл запускать черепаху в водоем, откуда заведомо не вылезти; однако же смысл явно был – иначе зачем бы черепаха день за днем с настойчивостью не понимающей главное немыслящей твари тупо тыкалась мордой в отполированные временем и водой камни? Наверное, черепаха символизирует великие трудности, с коими сталкивается каждый, кто хочет очиститься от мирской пыли, и упорство, кое надобно при этом проявить, — так решил Баг.

Дно водоема покрыто толстым слоем чохов – каждый приходящий в храм считает непременным бросить туда монетку-другую, ибо люди верят: чья монетка не пойдет камнем ко дну, а поплывет по поверхности воды, того ждет удача и счастье. Но ныне – зима и лед, и тем не менее даже на льду тускло отсвечивают чохи. Люди всегда хотят счастья.

Баг покосился на Стасю: девушка, ежась под порывами зимнего ветра, здесь, на последнем ярусе пагоды, особенно ощутимого, и плотнее кутаясь в халат, как зачарованная разглядывала уникальную роспись, сплошь покрывающую балки: рисунки на последнем этаже пагоды рассказывали о том, как Сюань-цзан, на пути к цели истоптавший бессчетное число пар обуви, прошедший через множество всяких трудностей и добравшийся-таки до Индии, успешно завершил свою историческую миссию по обогащению ханьской культуры буддийскими сутрами, как он был принят при императорском дворе и как танский владыка Тай-цзун даровал монаху титул “Великого мудреца с железными костями и медными мышцами”. Оставалось только поражаться мастерству художников, выполнивших работу с таким искусством, что и сам Сюань-цзан, и прочие герои повествования вставали перед зрителем как живые, притом с такими мышцами и костями, каковые были обозначены в титуле.

После того, как ушли студенты, Стасю словно подменили: все ее возбуждение исчезло без следа; девушка сделалась задумчивой, изредка бросала на Бага взгляды, значения которых тот понять не умел, и легко согласилась отправиться в город, в Храм Тысячеликой Гуаньинь, как они и собирались еще вчера; ни слова больше не проронила она относительно Максима Крюка, в автобусе сидела, отстранение глядя в окошко, и отвечала Багу односложно — “да, Баг”, “нет, Баг” – так что честный человекоохранитель сперва обеспокоился, а потом вдруг подумал, что, несмотря на все его старания скрыть глубоко внутри, изгнать прочь то, что он чувствует при виде студентки из Ханбалыка, Стася что-то учуяла непостижимым женским чутьем. Что-то заметила. Что-то поняла. Иначе – почему?..

Баг опять чувствовал себя не в своей тарелке. Вчерашний вечер, сегодняшнее начало расследования таинственного появления Крюка в Мосыкэ – все это настроило его на привычный деятельный лад, а тут – на тебе! Ушедшее было тоскливое чувство неосознанной вины снова овладело ни словом, ни жестом, ни даже мыслью ни в чем не повинным Багом. Долго жить с подобными ощущениями он не умел да и не желал; на его взгляд, в таких случаях следовало решительно и предельно честно объясниться. Но…

Баг не знал, о чем говорить. Он не представлял, как и что должен объяснить Стасе. Что они стали отчего-то почти совсем чужими? Да, нечто похожее он – чем дальше, тем больше – ощущал; но кто в том виноват и как это высказать? Что его мысли заняты другой девушкой? Так это неправда. Ибо любые мысли о Цао Чунь-лянь, так похожей на принцессу Чжу, Баг старался изничтожить, едва они возникали на его мысленном горизонте. Ему нечего было сказать. Отчего-то тихая, необычайно неразговорчивая Стася стала вызывать в глубине души Бага легкое раздражение.

Вдобавок он внезапно ощутил малосимпатичное желание посадить Стасю на ближайший же куайчэ до Александрии, а самому – со всех ног устремиться в город на поиски есаула Крюка к привычному, любимому делу человекоохранения. Желание оказалось настолько сильным, что Баг некоторое время боролся с собой, бессмысленно глядя на одинокого голубя, целеустремленно несущегося по каким-то своим голубиным делам. Голубь резко снизился и скрылся где-то среди служебных построек храма. Почтовый.