Дело победившей обезьяны - Страница 53

Легче от этого не стало: поверженные сокрушительными, казалось бы, ударами противники вставали снова и устремлялись в бой. Баг крутился и бил, иногда в дело вступала Цао Чунь-лянь – меч в ее руке выписывал достойные уважения кривые, выбивая оружие из рук нападавших, но они, подхватив с пола клинки, бросались вновь и вновь…

Баг уже сообразил, что в этой компании опиявлен не только Крюк, но и два других бойца: даже надежные удары по нервным центрам не давали привычного результата, вызывая лишь сухое кряканье да, быть может, мимолетное изумление, под воздействием коего тот или иной нападающий на миг-другой выбывал из строя, но тут же возвращался; общего положения это не меняло – смертельная круговерть продолжалась, а в голове у Бага от боевого транса было настолько пусто, что памятные по читаному-перечитаному предписанию слова приказа на подчинение, как назло, не складывались в полную фразу – вылетало то одно, то другое… что-то там про прозреца… что-то про Игоревичей… а опиявленные, больше похожие на бездушных роботов, казалось, могли продолжать вечно.

“Да что же это! — пробилась к сознанию отчаянная мысль, — не убивать же их, в самом-то деле!..”

За спиной, хрипло дыша, ворочала явственно потяжелевшим мечом умаявшаяся девушка. Хорошая техника, но мало тренировки.

Надо было срочно что-то делать, что-то немедленно предпринимать.

Но что?!

Вот в очередной раз лишенный шашки есаул Крюк – волосы разметались, усы топорщатся, а глаза пустые-пустые – без видимой натуги оторвал от пола тушу все еще пребывающего в бессознательном состоянии великана Пашеньки, намереваясь метнуть ее в Бага, вот вскрикнула ханеянка – меч другого нападающего скользнул по ее руке, разрезая рукав халата, вот…

— Так повелел Великий Прозрец, всем Игоревичам надёжа и помыслов венец! Басай-масай, ладен-баден! — раздался вдруг отчаянный, срывающийся голос Богдана. (“Точно! Точно так!!!”) — Всем стоять! Прекратить сопротивление!!!

Мечи попадали из рук опиявленных, с грохотом снова приложился всем телом к полу негодяй Пашенька: трое нападающих застыли в покойных позах, опустив руки вдоль тела и бессмысленно глядя перед собой.

— Ваш сослуживец начал главного разбойника развязывать, вот я и прыгнула… — прошелестела пошатнувшаяся вдруг ханеянка. — Я… согрелась…

Подхватывая ослабевшую, оседающую на пол Цао Чунь-лянь, Баг краем глаза увидел в дверном проеме Богдана: всклокоченный минфа, опутанный веревками, сверкая сквозь очки глазами – левое стекло дало трещину, — ошалело глядел на ханеянку и, вцепившись в косяк, настойчиво продолжал тянуть за собою диван, к которому был привязан. Вотще: в дверь диван не пролезал.

Там же, первая половина дня

Когда с боевыми действиями благодаря своевременному вмешательству минфа было покончено, все же пришлось побеспокоить Мосыковское Управление и вызвать наряд вэйбинов. Богдан, освободившись от веревок – благо хорошо режущих предметов в распоряжении человекоохранителей теперь было более чем достаточно, — с интересом заглянул в лица своих пленителей и отобрал у Бага телефон: Богданову трубку так нигде и не удалось найти. Прибывшие вэйбины застали полностью разоренную квартиру, где в комнате с выбитым Цао Чунь-лянь окном грудой валялись и уже подавали признаки жизни четверо для надежности связанных еще и многострадальным шелковым шнуром человеконарушителей во главе с Пашенькой; на лавке у стеночки сидели, безвольно расслабившись, еще трое – есаул Крюк посредине; на уцелевшем стуле полулежала выказавшая поразительные для ее возраста боевые навыки ханеянка, и устроившийся на корточках рядом с нею Баг несколько застенчиво врачевал ее порезанную руку с помощью носового платка: перевязывал; а по диагонали комнату, заложив руки за спину, молча мерил нетвердыми шагами невысокий человек в дорогой дохе, в помятой зимней шапке-гуань, отороченной бобровым мехом, и в разбитых очках, изредка кидая на девушку внимательные, слегка удивленные взгляды.

Следом за прибывшими из Управления вэйбинами в комнату ввалились Казаринский с Хамидуллиным: взволнованные, ничего не понимающие студенты пытались не пустить стражей порядка в дом, но отступили перед сверкающими пайцзами. На лице Васи Казаринского, живом и непосредственном, было написано отчаяние: ну как же – не выполнил приказ наставника! а увидев поле битвы, Василий тяжело вздохнул и посмотрел на невозмутимого Хамидуллина даже с какой-то обидой: ну вот, пропустили такое приключение! настоящее дело!.. Однако, заметив раненую Чунь-лянь, оба студента и думать забыли о произошедшем без их участия и устремились к ней: “Что случилось? Как ты, прер Цао?” – всякие приличествующие при наставнике церемонии были напрочь отброшены и на время забыты, оба так живо, так искренне переживали о судьбе сокурсницы, что Баг только мысленно крякнул и, поднимаясь, благо рана была незначительная и его широкий платок уже сделал свое дело, внушительно произнес: “С еч Цао все в порядке. — Пораженные студенты притихли. — Она… она молодец. Если бы не она, на меня напали бы сзади”. Посмотрел в глаза Чунь-лянь, и она ответила ему долгим взглядом, и сердце ланчжуна, казалось, вовсе замерло, ни единым ударом не смея потревожить гулкую тишину умиротворившейся после бурных событий комнаты; если бы стояла ночь, то взгляды Бага и ханеянки, слившись воедино на краткую вечность, сверкнули бы в темноте подобно лучу морской путеводной лампы, указывающей дорогу от одной тихой гавани к другой.